Сегодня День рождения Иосифа Бродского.
Если бы мне было двадцать, а ему немного больше, то,
Я могла бы влюбиться в него такого:
рыжего, злого, влюблённого в себя,
не понимающего другого.Красивого, умного,
немного смешного, живущего по законам Бытия иного.
Я и узнала о нём, когда мне было немного больше двадцати. Мы с мужем были на концерте барда ленинградца Клячкина. Он спел удивительную песню " Пилигримы". Зал хлопал, а когда стих, кто-то в наступившей тишине крикнул: спойте ещё что-нибудь Бродского. И бард, усмехнувшись, сказал: Бродского? Я не знаю такого поэта. Муж, наклонившись ко мне, прошептал: его выслали недавно из Союза.
Как я ни пыталась потом, я не смогла найти ни текст песни, ни каких либо других стихов поэта.
Это стихотворение он написал в семнадцать лет.
Мимо ристалищ, капищ,
мимо шикарных кладбищ,
мимо храмов и баров,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима, —
синим солнцем палимы,
идут по земле
пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты.
Глаза их полны заката.
Сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними
и хрипло кричат им птицы,
что мир останется прежним.
Да. Останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным.
Мир останется лживым.
Мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
И, значит, остались только
Иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам.
И быть над землей рассветам...
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
И только в конце восьмидесятых я услышала по радио "Голос Америки", как читает он сам свои стихи. С тех пор я могу слушать только его или читать сама его стихи, естественно,подражая ему.
А увидела я Бродского уже после смерти в девяносто четвёртом году. В газете были напечатаны его стихи и портрет. Портрет я аккуратно вырезала и храню до сих пор.
Я не люблю вопрос: какое ваше любимое стихотворение? Что-то нравилось вчера, а сегодня утром что-то другое. Почему-то хочется сейчас поделиться этим:
Песенка
Пролитую слезу
из будущего привезу,
вставлю ее в колечко.
Будешь глядеть одна,
надевай его на
безымянный, конечно.
Ах, у других мужья,
перстеньки из рыжья,
серьги из перламутра.
А у меня -- слеза,
жидкая бирюза,
просыхает под утро.
Носи перстенек, пока
виден издалека;
потом другой подберется.
А надоест хранить,
будет что уронить
ночью на дно колодца.
Я много читала о нём. Исследования, мемуары, письма. У меня есть несколько его сборников.Первая книга, прочитанная о нём "Иосиф Бродский: Труды и дни" Составители Лев Лосев и Пётр Вайль, стоит у меня на полке рядом с портретами родных. Это твой родственник, - спрашивают израильтяне.
- Да! - отвечаю я. - Душевный.
*****
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.
*****
Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду...
Если бы мне было двадцать, а ему немного больше, то,
Я могла бы влюбиться в него такого:
рыжего, злого, влюблённого в себя,
не понимающего другого.Красивого, умного,
немного смешного, живущего по законам Бытия иного.
Я и узнала о нём, когда мне было немного больше двадцати. Мы с мужем были на концерте барда ленинградца Клячкина. Он спел удивительную песню " Пилигримы". Зал хлопал, а когда стих, кто-то в наступившей тишине крикнул: спойте ещё что-нибудь Бродского. И бард, усмехнувшись, сказал: Бродского? Я не знаю такого поэта. Муж, наклонившись ко мне, прошептал: его выслали недавно из Союза.
Как я ни пыталась потом, я не смогла найти ни текст песни, ни каких либо других стихов поэта.
Это стихотворение он написал в семнадцать лет.
Мимо ристалищ, капищ,
мимо шикарных кладбищ,
мимо храмов и баров,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима, —
синим солнцем палимы,
идут по земле
пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты.
Глаза их полны заката.
Сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними
и хрипло кричат им птицы,
что мир останется прежним.
Да. Останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным.
Мир останется лживым.
Мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
И, значит, остались только
Иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам.
И быть над землей рассветам...
Удобрить ее солдатам.
Одобрить ее поэтам.
И только в конце восьмидесятых я услышала по радио "Голос Америки", как читает он сам свои стихи. С тех пор я могу слушать только его или читать сама его стихи, естественно,подражая ему.
А увидела я Бродского уже после смерти в девяносто четвёртом году. В газете были напечатаны его стихи и портрет. Портрет я аккуратно вырезала и храню до сих пор.
Я не люблю вопрос: какое ваше любимое стихотворение? Что-то нравилось вчера, а сегодня утром что-то другое. Почему-то хочется сейчас поделиться этим:
Песенка
Пролитую слезу
из будущего привезу,
вставлю ее в колечко.
Будешь глядеть одна,
надевай его на
безымянный, конечно.
Ах, у других мужья,
перстеньки из рыжья,
серьги из перламутра.
А у меня -- слеза,
жидкая бирюза,
просыхает под утро.
Носи перстенек, пока
виден издалека;
потом другой подберется.
А надоест хранить,
будет что уронить
ночью на дно колодца.
Я много читала о нём. Исследования, мемуары, письма. У меня есть несколько его сборников.Первая книга, прочитанная о нём "Иосиф Бродский: Труды и дни" Составители Лев Лосев и Пётр Вайль, стоит у меня на полке рядом с портретами родных. Это твой родственник, - спрашивают израильтяне.
- Да! - отвечаю я. - Душевный.
*****
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.
*****
Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду...